ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЙНЕ
Оборонявшие село Озерецкое воины 8-й стрелковой роты во главе с младшим лейтенантом А.Белоусовым рано утром встретили противника организованным огнём. Артиллеристам удалось подбить головной танк и отсечь пехоту. Она залегла. Через некоторое время атака немцев возобновилась. Потом ещё, ещё… Одна мощнее другой. И всё безуспешно. Потому что бойцы и командиры как 8-й роты, так и приданных подразделений – пулемётчики, миномётчики, артиллеристы – действовали дружно. Каждый раз фашисты откатывались назад, оставляя убитых.
К вечеру стрельба со стороны противника поутихла. Но это была опасная пауза. С наступлением темноты начались действия лазутчиков. То в одном месте, то в другом завязывались перестрелки. В воздух то и дело взлетали ракеты, освещая местность, летели трассирующие пули. Без сна, без отдыха, в напряжении прошла ночь.
В 27 километрах от Москвы разыгрывались драматические события. Передовой отряд, не имея соседей, оказался «затычкой» на пути наступления двух вражеских дивизий. Его воины не побоялись такого соотношения сил и вступили в неравный бой. Если бы не они, противник вышел бы на Дмитровское шоссе, а оттуда – к Клязьминскому водохранилищу, где проходил тогда рубеж обороны.
Позднее стало известно, что вдоль Рогачёвского шоссе наступала 4-я танковая группа противника под командованием генерала Э.Гёпнера. В её составе находились 106-я пехотная дивизия Э.Денера и 2-я танковая дивизия Р.Вайеля.
Из воспоминаний Л.Костиной:
- Приближение войны мы в Горках Киовских ощутили 29 ноября. Мама поручила мне сходить в сельмаг на станцию. Находясь в магазине, услышала страшный грохот. Здание от разрывов снарядов заходило ходуном. Выбежала наружу, посмотрела в сторону переезда. Там стоял наш бронепоезд и стрелял по немцам в сторону Озерецкого. Бойцы Красной Армии окапывались далеко от деревни, на поле, там, где сейчас стоят многоэтажные дома проезда Шадунца. С Нестерихи потянулись в лес беженцы, кто на повозках, кто с санками.
Из воспоминаний Маршала СССР Г. К. Жукова:
- "29 ноября я позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, просил его дать приказ о подчинении Западному фронту 1-й ударной и 10-й армий, чтобы нанести противнику более сильные удары и отбросить его подальше от Москвы.
И. В. Сталин слушал внимательно, а затем спросил:
– А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-либо новую крупную группировку?
– Противник истощен. Но и войска фронта без ввода 1-й ударной и 10-й армий не смогут ликвидировать опасные вклинения. Если мы их сейчас же не ликвидируем, противник может в будущем подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счет северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьезно осложниться.
И. В. Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом.
Я попросил начальника штаба фронта В. Д. Соколовского (который также считал, что пора вводить в действие 1-ю ударную и 10-ю армии) связаться с Генштабом и доказать целесообразность быстрейшей передачи фронту резервных армий" (к. 13).
Поздний вечер 29 ноября 1941 года. "Поздно вечером 29 ноября, - вспоминал маршал Жуков, – нам сообщили решение Ставки о том, что Западному фронту передаются 1-я ударная и 10-я армии и все соединения 20-й армии. Одновременно Ставка приказала прислать план использования этих армий"
Из воспоминаний Маршала СССР К. К. Рокоссовского:
- "В ходе трехдневных боев немецкое командование, видимо, убедилось, что на волоколамском направлении ему не прорвать оборону. Поэтому, продолжая здесь наносить удар за ударом и медленно, по два-три километра за сутки, тесня наши части, оно начало готовить прорыв южнее Волжского водохранилища. Такое решение противной стороны, вероятно, обусловливалось еще и тем, что немцы, наступавшие вдоль северного берега водохранилища на участке Калининского фронта, сумели захватить железнодорожный мост и выйти на автостраду Москва – Ленинград."
На клинском направлении быстро сосредоточивались вражеские войска. Угроза с севера все усиливалась. Нажим на наше левое крыло, где пущены в дело все наши резервы, не прекращается… Все это заставило меня подумать о мерах, которые бы улучшили положение вверенной мне армии и позволили затормозить продвижение противника.
К этому времени бои в центре и на левом крыле шли в 10–12 километрах западнее Истринского водохранилища.
Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно, можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами. Тогда некоторое количество войск вывели бы во второй эшелон, создав этим глубину обороны, а значительную часть перебросили бы для усиления борьбы на клинском направлении.
Всесторонне все продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил наш замысел командующему фронтом Г. К. Жукову и просил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не ожидая, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище.
В пользу такого решения надо добавить и то, что войска армии понесли большие потери и в людях, и в технике. Я не говорю уже о смертельной усталости всех, кто оставался в строю. Сами руководители буквально валились с ног. Поспать иногда удавалось накоротке в машине при переездах с одного участка на другой.
Командующий фронтом не принял во внимание мою просьбу и приказал стоять насмерть, не отходя ни на шаг.
На войне возникают ситуации, когда решение стоять насмерть является единственно возможным. Оно, безусловно, оправданно, если этим достигается важная цель – спасение от гибели большинства или же создаются предпосылки для изменения трудного положения и обеспечивается общий успех, во имя которого погибнут те, кто должен с самоотверженностью солдата отдать свою жизнь. Но в данном случае позади 16-й армии не было каких-либо войск, и, если бы обороняющиеся части погибли, путь на Москву был бы открыт, чего противник все время и добивался.
Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову. В телеграмме ему мы обстоятельно мотивировали свое предложение. Спустя несколько часов получили ответ. В нем было сказано, что предложение наше правильное и что он, как начальник Генштаба, его санкционирует.
Зная Бориса Михайловича еще по службе в мирное время, я был уверен, что этот ответ, безусловно, согласован с Верховным Главнокомандующим. Во всяком случае, он ему известен.
Мы немедленно подготовили распоряжение войскам об отводе ночью главных сил на рубеж Истринского водохранилища. На прежних позициях оставлялись усиленные отряды, которые должны были отходить только под давлением противника.
Распоряжение было разослано в части с офицерами связи. Настроение у нас повысилось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы поломают себе зубы. Их основная сила – танки упрутся в непреодолимую преграду, а моторизованные соединения не смогут использовать свою подвижность.
Радость, однако, была недолгой. Не успели еще все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова. Приведу ее дословно:
"Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков".
Что поделаешь – приказ есть приказ, и мы, как солдаты, ему подчинились. В результате же произошли неприятности. Как мы предвидели, противник, продолжая теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на ее восточном берегу плацдармы. Южнее же Волжского водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и стал быстро продвигаться танковыми и моторизованными соединениями, расширяя прорыв. Его войска выходили во фланг и в тыл оборонявшейся у нас на правом фланге 126-й стрелковой дивизии, а она и до этого была сильно ослаблена и еле сдерживала наседавшего врага. Одновременно наносится удар из района Теряевой Слободы, и танки с пехотой двинулись к Солнечногорску, обходя Истринское водохранилище с севера".
При выполнении партизанского задания схвачена фашистами в деревне Петрищево Верейского района Московской области москвичка – партизанка Зоя Космодемьянская.
Для информации: в это время действовал Приказ №0428...
Из воспоминаний участников московских боев Южного округа г. Москвы:
- "В конце ноября проезжали по Ленинградскому шоссе через окраину сел Спас-Заулок и др., там мы видели, как они горели. Слышались крики детишек, причитания женщин. Несколько часов назад фашисты нанесли по этим селам сильный бомбовый удар".
Фашисты делали все для того, чтобы на десятки, сотни километров пролегла "зона пустыни". Некоторые деревни были дотла сожжены факельщиками, а все каменные постройки взорваны минерами. Кое-где фашисты свезли в кучи весь сельскохозяйственный инвентарь и устроили костры из сеялок, косилок, телег. Фашисты хотели, чтобы люди остались без крова, голодали и после их ухода. [Вл. Побочный, Людм. Антонова "Московская великая битва"]